Лет десять назад, говоря об одном из вратарей, Михаил Бирюков — сам в прошлом опытной вратарь, а теперь не менее опытный тренер — сказал мне: «Он слишком интеллигентный», подразумевая не человеческие качества, а игровые. И добавил: «Вряд ли он чего-то добьется». «А Малафеев?» — поинтересовалась я перспективой основного голкипера «Зенита». «Слава еще молодой, — ответил Бирюков. — Годам к тридцати будет очень сильным вратарем». Оба прогноза Михаила Юрьевича сбылись: «интеллигентный» вратарь затерялся где-то на просторах российского футбола, а Вячеслав Малафеев сегодня один из сильнейших не только в России, но и в Европе. А еще Слава умеет рассказывать о своей вратарской работе так, что заслушаешься, вникая в секреты уникального футбольного амплуа. Впрочем, особой тайны в этом и нет, ведь, как сказал первый тренер Малафеева Владимир Павлович Савин, слагаемых нынешнего успеха его воспитанника всего три: мотивация, работоспособность и психологическая устойчивость. Вроде бы простая формула, доступная каждому, а поди ж ты — Малафеев такой один. И как-то даже страшно подумать, что наш Слава мог вовсе не стать вратарем или уйти из «Зенита»…
— Ваш отец Александр Николаевич как-то мне говорил, что был период, когда он хотел вас забрать из школы «Смена», потому что не видел ваших перспектив как вратаря.
— Было немножко не так. Одно время папа больше внимания уделял моему старшему брату. Сергей подавал большие, чем я в ту пору, надежды как футболист, и понятно, что отец делал ставку именно на него. Он чаще ходил на его игры, тренировки, чаще общался с его тренерами. А может, так было просто потому, что брат — первый ребенок в семье. У меня же был период, когда мне не хотелось не то что быть вратарем, а вообще заниматься футболом. Это отнимало свободное время, которое я мог бы проводить на улице, гулять с друзьями, веселиться и ничего не делать. Однажды я все это высказал отцу в довольно резкой форме, за что получил хороший нагоняй и со слезами на глазах отправился на тренировку.
— А из «Зенита» никогда не хотелось уйти, все-таки вы уже бьете российские рекорды преданности одному клубу!
— Желания уйти не было, но было полтора раза, когда я думал об уходе в силу сложившейся в команде ситуации. Вообще уйти из «Зенита» я могу по нескольким
причинам. Например, если в команде будет неблагоприятная обстановка, лидеры команды будут неадекватны, а отношение к игрокам со стороны менеджмента — непрофессиональное и агрессивное. Или если команда потеряет всякую мотивацию. Наконец, если меня попросят по каким-то причинам покинуть команду. Так вот первый раз я хотел уйти в 2002 году. Помните, тогда «Зенит» оказался на 10-м месте в чемпионате, началась тренерская чехарда, никто из нас не знал, что будет в следующем сезоне, и от этого непонимания отношения внутри коллектива, мягко говоря, разладились. Вот я, и попросил Константина Сарсанию (в ту пору известный футбольный агент, позже работал спортивным директором «Зенита». – Прим. ред.) подыскать мне другой клуб. Мы тогда с ним долго говорили, обсуждали ситуацию и пришли к выводу, что нужно подождать до конца года. Я остался, а у «Зенита» появился мощный спонсор, пришел новый тренер, новые игроки, появились новые задачи. Конечно, стало намного сложнее, в том числе и в тренировочном плане, появилась конкуренция, но это дало мне толчок и мотивацию. И главное — я не сделал тот шаг, о котором думал.
— Вы сказали, что хотели уйти полтора раза…
— Второй раз я только подумывал сменить обстановку. Это не было решением, скорее, мыслями вслух. В 2005-м в воротах обосновался Камил Чонтофальски. Он играл всю вторую половину сезона, матчи Кубка УЕФА, я сидел в запасе. Но тогда я понимал, что «Зенит» двигается, растет, и сейчас куда-то уходить — делать шаг назад. А еще я понимал, что все в конечном итоге зависит только от меня, от того, как я буду работать. Шанс все равно представится, главное, чтобы я был готов им воспользоваться. И я дождался своего часа, вернулся на поле, а с приходом Дика Адвокаата у меня появилось еще больше мотивации. Вообще любым человеком движет мотивация, главное, чтобы он ее для себя находил и чтобы люди, которые тебя окружают, создавали условия для ее поиска.
— Но какая может быть мотивация у человека, который выиграл с «Зенитом» все что можно, кроме Лиги чемпионов!
— Конечно, если взять список того, что я выиграл, кто-то может спросить: чего тебе еще надо? Но в футболе есть еще турниры, в которых мы не побеждали. Несколько лет назад победа в Кубке УЕФА многим казалась чем-то нереальным, теперь вот все говорят, что нам нереально выиграть Лигу чемпионов. Пусть кто-то считает, что мы сошли с ума, но мечта победить в таком турнире — тоже мотивация. Если не стремиться к такой цели, зачем играть в футбол? А еще есть чемпионат Европы, чемпионат мира. Кто-то скажет: да куда вам, там испанцы! Но зачем сразу ставить себя на вторые и третьи позиции? Если так рассуждать, не добьешься ничего, будешь пятым-шестым. Ставь себя всегда первым! Есть и какие-то сугубо личные цели. Кто-то живет ради денег, кто-то — ради известности, популярности, кто-то радуется удачной сделке. И я для себя всегда нахожу мотивацию, когда мне тяжело, когда я не понимаю, зачем что-то делать. Мое будущее, будущее моих детей, какие-то проекты, которые я хочу осуществить, — все это зависит от моей игры. Ведь на все это нужны деньги, а их платят за хорошую игру. Я вам больше скажу, иногда получаю удовольствие от того, что знаю — после игры пойду в ресторан и закажу свой любимый десерт. Или жареные пельмешки. Меня это реально может завести во время матча!
— Владимир Павлович Савин одним из ваших главных достоинств назвал психологическую устойчивость. А между тем, я вам секрета не открою, вас долгое время болельщики называли Слава Валидол.
— Да и сейчас, наверное, называют…
— Нет, сейчас уже замолчали, после такого сезона!
— Это прозвище появилось в ту пору, когда в «Зенит» вернулся Юрий Андреевич Морозов, который требовал, чтобы вратарь играл как последний защитник, как чистильщик и выходил из штрафной, выбивая мяч ногами. Однажды, выполняя эту установку тренера, я чуть ли не в центре поля оказался! Понятно, что в такие моменты болельщикам было страшно, они думали: как же так, ворота пустые, а он куда-то побежал. А если еще в это время нам гол забивали, все хватались за сердце. Не удивительно, что я получил такое прозвище! Но, повторюсь, это было требование тренера, а не моя инициатива. И прозвище Валидол меня не обижало. Я же понимаю, что наши болельщики не всегда могут оценивать «Зенит» прагматично и со стороны. Ошибки — это нормально для всех вратарей, не бывает безупречных людей, я — не исключение. Для меня проводить 40 матчей в год очень тяжело. Вне поля я сдержан, но в игре эмоционально выкладываюсь полностью, поэтому, когда пять-шесть матчей подряд проходят через два дня на третий, это колоссальная нагрузка.
— Даже если у вас, как говорят эксперты, было не много работы на поле?
— Особенно если я за 90 минут лишь пару раз вступаю в игру. Все думают, какой легкий был матч, как здорово, но ничего хорошего для меня в этом нет. На эти легкие матчи настраиваешься как и на все другие, вот только ничего положительного от таких игр не получаешь: ни практики, ни опыта. Зато фактически теряешь несколько дней — легкая тренировка в день игры, сама игра, в которой ты устал не физически, а психологически, и следующий день — выходной. В таких играх теряешь форму, чутье. А ведь вратаря оценивают вне зависимости от того, с кем была игра — с «Амкаром» или с «Порту».
— И что же делать в такой ситуации? Просить замену?
— Нет, конечно. Я не могу подойти к тренеру и сказать — поставьте на игру другого вратаря. Как не может это сделать и полевой игрок. Мы же понимаем: если тебя включают в основной состав, значит, на тебя рассчитывают, что есть наигранная схема, игровые связи, что все устали, в конце концов. «Зенит» давно играет в таком режиме, и, чтобы стабильно проводить все игры в чемпионате, на Кубок, в еврокубках, нужен опыт, нужно изучить себя, знать, что тебе требуется для расслабления, для набора оптимальных кондиций, для их поддержания независимо от того, какой матч предстоит. Нужно перебороть себя, заставить свой организм мобилизоваться, играть на максимуме своего потенциала. Никто не замечает эту борьбу внутри каждого футболиста, хотя все мы, каждый, в течение сезона находимся на пике своих физических возможностей, эмоционального уровня. Да, иногда кто-то не может раскрыться потому, что у него либо нет игр, либо, как в моей ситуации, защитники не дают себя проявить. Не удивительно, что после десяти месяцев в отличном состоянии в 11-м у тебя происходит спад. Но если полевой игрок сыграет ниже своего уровня, про него скажут, мол, был не в лучшей форме, а если вратарь сделает ошибку, все будут непременно долго ее вспоминать.
— Ну вы-то конец прошлого года провели безупречно, без спадов.
— Для меня в последних матчах прошлого года была одна мотивация — не дать людям возможности говорить лишнее, кивать на случайность, на удачу, что, конечно, присутствует в футболе, и у вратарей, может, даже в большей степени, чем у других футболистов. И все же одной удачи мало, все должно быть в совокупности, все имеет значение, включая такие банальные вещи, как тренировки, технический и тактический анализ соперника. Все это постепенно выстраивается и отражается на команде, выливается в счет на табло, в игру, после которой футболисты выходят к журналистам, которые спрашивают…
— Как вы забили этот гол…
— Или почему вы пробили десять раз по воротам и ни разу не забили. Да потому, что он восемь раз бил с 30 метров, а два раза с острого угла. Это ведь тоже надо учитывать. Но всегда анализируют и оценивают футболистов через призму сухой статистики — количество ударов по воротам, количество ударов в створ ворот…
— Так ведь у нас же на трибунах сидит сборная Испании и весь цвет мировой тренерской мысли, вы разве не знаете?
— Нет, я знаю, что на стадионе только 22 человека, которые на поле не умеют играть в футбол (смеется). Это все нормально, думаю, уровень наших болельщиков будет меняться. Конечно, многое зависит от команды: чем больше в ее игре будет положительных моментов, тем болельщики будут сдержаннее в оценках. Но всегда найдутся и те, кто приходит на матч выплеснуть негативные эмоции, а не поддержать команду. И такие болельщики бросаются в глаза в первую очередь.
— И все равно мы никогда не будем объективно оценивать любимую команду. Я вот, например, не понимаю, чем вы хуже Акинфеева, который до травмы считался первым вратарем сборной. Может быть, вы это знаете?
— Я не могу так бить по мячу, как он, — на 80–90 метров. Ему это дано. Есть же футболисты, которые обладают сумасшедшим ударом. Халк, например. Ну почему не все бьют как Халк? А потому что это природное, данное игроку от рождения. У Игоря это есть, а мне этого никогда не добиться. А для тренера это может быть главным аргументом, потому что такой вратарь за счет длинного паса может менять всю атаку. Зато Игорь хуже выбивает мяч с руки — это когда подбрасываешь мяч и бьешь по нему ногой. У меня более гибкий сустав стопы, мне это делать проще, у него, более жесткий, фиксированный сустав, у него физиологически стопа так развернута, что он не способен точно отдать такую передачу. В остальных моментах я не вижу, в чем я был бы хуже или лучше Акинфеева.
— У вас есть ритуал во время выхода на поле: вы не входите в штрафную, пока ее не покинет линейный арбитр, проверяющий ворота и сетку, а когда входите — слегка подпрыгиваете. Почему?
— Это не ритуал, просто определенный порядок действий, выполняя который я настраиваюсь на игру. Повторяющиеся элементы, которые делаются, может, даже неосознанно, автоматически, заставляют мозг переключаться, настраиваться на то, что сейчас будет не как обычно. Кто-то называет это суеверием, приметами, но на самом деле это момент настройки. В том, что делаю я, есть что-то животное, ведь все защищают свои владения. Штрафная — это мои владения. Я не могу запретить лайнсмену ходить по штрафной, потому что он делает свое дело, но после того, как я туда встал, это уже моя территория.
— Автомобилисты чувствуют габариты своей машины, а вы чувствуете размер ворот?
— Вратарь и должен это чувствовать! Почему так важно, чтобы условия тренировки максимально соответствовали условиям игры. Когда на тренировке во время двухсторонней игры уменьшают поле, становится некомфортно. Так что это чувство ворот, штрафной — это навык.
— А можете заранее понять, что мяч идет в ворота или пролетит рядом, выше?
— Нет. Иногда чувствуешь, куда летит мяч, но обычно действуешь автоматически. Бывают эпизоды, когда, например, идет удар и мне кажется, что мяч летит мимо. Я за ним бросаюсь, выбиваю и продолжаю считать, что он летел мимо. А потом на повторе смотрю и ужасаюсь: а если бы я его пропустил! А бывает по-другому — мяч вроде бы летит в ворота, ты думаешь, что потерял ворота, а мяч пролетел мимо.
— Вы написали книгу, теперь вот, говорят, собираетесь снять фильм о вратарях. Это правда?
— Это правда, но вы же понимаете, что сейчас я не могу об этом говорить что-то конкретное. Конечно, удержать всю информацию в секрете невозможно, что-то просачивается, но только узкий круг людей знает, какого фильм будет формата, какие там будут герои и так далее.
— Можно хотя бы узнать, будет это документальная или художественная картина?
— Это тоже большой секрет, раскрывать который мне бы не хотелось. Могу только сказать, что уже около года мы делаем фильм и для меня это ново и интересно, хотя и не все просто складывается.
— А книгой своей вы довольны?
— Она не моя. Эта книга — дань уважения моему тренеру Владимиру Павловичу Савину, и, создавая ее, мы старались рассказать именно о нем. И еще хотели, чтобы люди, читая эту книгу, узнавали нюансы работы тренера и вратаря, которые обычно скрыты от посторонних. Это был своего рода эксперимент, мы не вкладывали в нее больших денег и не ждали от нее прибыли. Более того, средства, полученные от продажи, мы отправляем на благотворительность. Так что все, кто купил книгу, должны знать, что они тем самым помогали детям в больницах или детских домах.
— Вы по-прежнему играете в теннис? Ведь когда-то вас даже путали с Евгением Кафельниковым.
— Да, был такой эпизод, но давно. Сейчас Кафельников постарел, потолстел, так что теперь не путают (улыбается). Нет, постоянно не играю, только иногда, может, раз-два в год. Вот как-то был в Америке, познакомился с хорошим напарником, сыграли и даже выиграли у тех, кто давно и постоянно занимается.
— Какой-то другой вид спорта есть в вашей жизни? На отдыхе?
— Американский футбол люблю смотреть.
— Только смотреть? А обычный футбол можете смотреть не как профессионал?
— Могу. Просто потому, что нравится, а бывает, автоматически включаешь и смотришь, даже не понимая, что происходит. Красивая картинка — и все.
— Что для вас лучший отдых?
— Не думать о футболе.
— Разве это возможно?
— Конечно. Дети хорошо отвлекают от всего. Еще можно подумать о каких-то планах. Чем-то заняться. Любая другая деятельность, которая тебе приятна, будет отвлекать.
- Но вы же даете себе какое-то время на мысли о прошедшем матче, например?
— Нет. Иногда, знаете, говорят: ты устал, тебе нужно просто отключиться и полежать — нет. Надо, наоборот, включиться, включить голову, чтобы она в другом направлении думала.
— Да, вы действительно психологически устойчивый человек! Это вам так изучение психологии помогло?
— Психология настолько многогранная наука, что проецировать полученные знания на то, чем ты занимаешься, практически невозможно. Психология в спорте кардинально отличается от психологии в жизни, в бизнесе, в политике. Общие знания — это только знания, нужен опыт. Не случайно же многие психологи имеют кучу проблем в семейной жизни, например. Все удивляются, но как же так — ты же психолог?! Но в этом и беда людей — они уверены, что полученные знания помогут им в какой-то другой деятельности.
— Говорят, вы в своем «Твиттере» @malafeev16 искали учителя испанского языка.
— Бала такая проблема. Я уже сменил двух учителей: один уехал работать за границу, а со вторым мы рабочими графиками не совпали, потому что под меня нужно подстраиваться,
а это не у каждого преподавателя получается.
- Любите Испанию?
— Нет, просто я должен быть примером для своих детей. Если я хочу, чтобы мой ребенок учил английский и испанский, мне нужно самому их знать. Когда Ксюша видит, что я разговариваю на испанском, например, она стремится понимать, о чем я говорю. Не обязательно ведь навязывать что-то другим, иногда достаточно показать пример. А с детьми это верно вдвойне. Будь лучшим для своего ребенка, и он будет тебе подражать. Ну и еще язык мне необходим, когда я путешествую. В Испании мало говорят по-английски, особенно в провинциях. А как раз в испанской провинции у меня есть квартира, и, когда я туда приезжаю, я хотел бы общаться с людьми не на пальцах.
— Раз есть квартира, значит, есть и любовь к Испании…
— Нет, это был выбор Марины (Марина Малафеева — жена Вячеслава. – Прим. ред.), а я, честно говоря, не вижу смысла иметь недвижимость за границей, потому что используешь ты ее на 10–20 процентов, а содержишь на все 100. Конечно, когда дети приезжают туда на все лето, я понимаю — это нужно, но как только они уезжают оттуда, у меня прямо скребет на душе — куда бы это все деть. (Смеется.)
— Дети растут, ваша карьера продолжается, свободного времени больше не становится, вы чувствуете, кому сейчас больше нужны — сыну или дочери?
— Ксюше. У нее слишком часто меняется настроение, к тому же сейчас она многое начинает осознавать — кем она является, насколько ей что-то позволено. Я вот после Нового года на десять дней от них уезжал, а когда вернулся, понял, что это слишком большой срок, чтобы не видеть своего ребенка. Мне потребовалось два дня, причем пришлось принимать жесткие меры, чтобы вернуть ребенка из облаков на землю. Я понимаю, что ей сейчас нужно больше внимания, чем Максиму, к тому же я один из немногих, кто имеет влияние на Ксюшу. В Максиме больше послушания.
— Наверное, ваша известность приносит не только радость, есть и какие-то подводные камни?
— Знаете, я уже понимаю, где мое имя будет работать на меня, а где против меня. Банальный пример: если мне нужно что-то купить, то, скорее всего, мне предложат самую высокую цену…
— Даже так?
— Конечно! У футболистов же много денег. Раньше я доверял людям, сейчас я понимаю, когда люди, встречая меня, говорят: «Это ты? Здорово! Только для тебя это, это и то», — можно разворачиваться и уходить. Зато теперь мне проще выйти на нужных людей, с кем-то познакомиться. Уже не нужно тратить время на поиск контакта и даже не нужно лично встречаться. Раньше это было невозможно, раньше, услышав мое имя, говорили: ну и что? Теперь с этим проблем нет. (Улыбается.)
— Раньше и «Зенит» был другой — домашний, что ли…
— Плюшевый такой, не в смысле слабый, а родной, как игрушка, с которой дети любят спать. Тогда про нас говорили: «наши ребятишки», «наши детишки»…
— Теперь это профессиональный клуб и отношения внутри команды скорее рабочие. И все эти перемены происходили на ваших глазах. Вам нравится результат?
— Для меня это не прошло одним днем. Команда и клуб менялись постепенно, шаг за шагом, а года три назад это стало уже сильно ощущаться. Но если бы эти изменения были неправильными, не приносили положительных эмоций, я бы не стал играть в такой команде. Играть только за зарплату, за премиальные — мне кажется, этого мало. Интересно чего-то достигать, узнавать что-то новое. В «Зените» такая возможность у меня есть.
